Западная философия сущностно представляет собой феномен языка. Составляющие её наследие тексты могут быть «пустым звоном слов», как говорит Асклепий в шестнадцатом трактате «Герметического Свода», или же «циклом примечаний к Платону», как заметил Альфред Уайтхед в работе «Процесс и Реальность», но европейские языки воплощают единственно западную парадигму мировосприятия, и, в конечном счёте, сам Платон является автором вербальных конструкций, кои могут служить репрезентацией «любви к мудрости», то есть пути к ней, но очень редко представлением самой мудрости, или трансцендентного мира Реальности. Числа и пространственные образы в его «Тимее» и «Критии» суть следы досократовской метафизики, проникшие в греческое мышление из древних источников, и представленные посредством арифмологии и геометрии – то есть, языком Традиции. В упомянутом выше трактате «Герметического Свода» Асклепий противопоставляет язык греческой философии «звукам, преисполненным действия» древнеегипетской речи; эта действенность характерна для языковой парадигмы древних цивилизаций, и в основе её лежит то, что утрачено в современных языках как знаковой системе: символ, обладающий бытием. Когда – и если – мы, современные люди, пытаемся представить в сфере языка принципы Реальности (в изначальном смысле этого термина, как мира инвариантов), то есть дофеноменальные или сверхфеноменальные основания бытия, именуемые также «метафизикой», мы неизбежно сталкиваемся с проблемой ограниченности синтетического аспекта наших репрезентаций континуумом, и мучительными трудностями при попытках вывести нашу речь за пределы материального, не перенося в эту сферу характерную для материализма дисторсию.
Во второй половине XIX в. В Европе и Северной Америке стало набирать силу и популярность явление, которому Алан Кардек в 1857 г. дал название «спиритизм», и каковое сущностно представляло собой механический перенос материальной парадигмы и соответствующего ей тезауруса на феномены мира тонких влияний, каковые, в свою очередь, начали отождествляться с метафизическим не только в массовом сознании, но и в сознании многих исследователей, что сделало дискурс на метафизическую тематику практически невозможным в поле современного языка.
Две критические работы, посвящённые этой проблеме – «Теософия: история одной псевдорелигии» (Le Théosophisme, histoire d’une pseudo-religion, 1921) и «Заблуждение спиритизма» (L’Erreur Spirite, 1923), – вышедшие из-под пера французского метафизика Рене Генона, вместе с его «Общим введением в изучение индусских учений» (Introduction générale à l’étude des doctrines hindoues, 1921) определили программу этого автора и поставленную им перед собой задачу, выполнению которой – весьма успешному, надо признать – он посвятил последующие тридцать лет жизни.
Уже на основании упомянутых трёх вводных работ можно кратко определить избранный им путь как, с одной стороны, критику, направленную на очищение европейского интеллектуального тезауруса от аберраций современной психологии, философии, и оккультизма, и, с другой стороны, систематизированное представление сведений об изначальной Традиции и традиционной метафизике в рамках строгой терминологии на доступном западному читателю языке.
За прошедшее столетие философскому наследию и личной биографии этого важнейшего французского мыслителя было посвящено столько книг и статей, представляющих подчас прямо противоположные мнения или даже факты, что попытка составить ещё один посвящённый ему текст в наше время упирается в необходимость снабжать ссылками буквально каждое предложение, дабы не прослыть дилетантом; при этом любой хорошо знакомый с вопросом человек немедленно запишет вас в «традиционалисты», «академисты», «ревизионисты» или «прогрессисты» на основании того, как и кого вы цитируете. Помня об этом, автор данной заметки решил ограничиться очень кратким обзором, предназначенным для тех, кто только начинает знакомиться с этим интереснейшим автором, и каковой не содержит ссылок, равно как и глубоких реверансов или острой критики – как если бы речь шла о некоем малоизвестном философе, чьи труды скрывают в себе интеллектуальную бомбу, открытие которой автор предоставляет сделать читателю самостоятельно в качестве сюрприза.
Рене Генон родился 15 ноября 1886 г. в Блуа, в католической семье, о которой мало что известно, кроме того, что его отец Жан-Батист Генон был архитектором. Рене окончил католическую школу, затем колледж Огюстен-Тьерри; в 1904 г. он перебрался в Париж, чтобы изучать там математику и философию – два предмета, которые интересовали его больше всего. В последующее десятилетие жизнь молодого Генона была весьма богата на события, два из которых стали, пожалуй, наиболее важными внешними факторами, повлиявшими на становление этого мыслителя: знакомство с доктором Жераром Анкоссом и посвящение в ислам.
Жерар Анкосс, известный под инициатическим именем Папюс, был участником многих эзотерических и парамасонских сообществ в Париже на рубеже XIX-XX в.в., включая французское отделение Ордена Золотой Зари. Рене Генон обязан ему многими знакомствами во французской эзотерической среде, а также начальными сведениями из области оккультного; при этом, общение с той прослойкой интеллектуалов, ярким представителем которой был Папюс, и коя восходит к Альфонсу Луи Констану, писавшему под именем Элифас Леви, послужило для Рене Генона отправным толчком к созданию корпуса критических текстов, в которых он разоблачал типичные заблуждения современных оккультных и масонских организаций с точки зрения изначальной Традиции, или Philosophiae Perennis. В большинстве случаев критика эта была основана не на формальном знакомстве с источниками, а на личном опыте: в течение жизни Генон состоял во многих эзотерических сообществах, был близко знаком с их лидерами и основателями, и нередко вступал с ними в открытую полемику прежде, чем покинуть сообщество или даже распустить его. Своеобразная «карьера» Рене Генона в этой сфере началась в 1906 г., когда он стал участником внутреннего круга Герметического Братства Луксора (H.B.L.), и был назначен руководителем «внешней» организации, известной как «Орден Обновлённого Храма»; в 1909 г., Генон под инициатическим именем Тау Палингениус получил сан епископа Гностической Церкви, основанной в 1889 г. Жюлем Дюанелем, каковая имела отношение и к Теософскому Обществу, и к Герметическому Братству Луксора. В этот же период Палингениус начал публиковать статьи в журнале «Гнозис» (1909-1912), в которых предпринял первые попытки выстроить перспективу строгого изложения метафизического, и указывал на ошибки в понимании Традиции, характерные для современных ему инициатических организаций. При этом он не считал себя «философом», поскольку был убеждён, что современные философские концепции суть лишь выражение субъективного мнения отдельных личностей; кроме того, он никогда не использовал термин «традиционализм», каковой появился гораздо позже, вместе с большим числом последователей, вольно и невольно сформировавших «философскую школу», и навесивших на неё ярлык «традиционализма» как философского направления.
Начало взаимоотношений Генона с исламом относится к 1911 г., когда состоялось его знакомство с Шейхом Абдером Рахманом Элиш Эль-Кебир Эль-Алим Эль-Малки Эль-Магриби, посвятившим его в суфийскую традицию. В 1912 г. Рене тайно принимает ислам, буквально накануне заключения брака с Бертой Лури; свадьба проходит по католическому обряду. Он продолжает посещать католические мессы вместе с супругой (среди его биографов до сих пор не утихают споры, принимал ли он причастие, или нет), и внешне никак не меняет свою жизнь парижского интеллектуала. Надо сказать, что в этом факте нет ничего удивительного: двадцатишестилетний мыслитель уже достаточно хорошо осознал единство изначальной Традиции, и видел в конкретных традиционных формах не вражду между «ложными» и «истинными» учениями, а множество тропинок, с разных сторон ведущих к единой вершине – истоку бытия; его инициатическое имя в тарикате Шазилия было Шейх Абд аль-Вахид Яхья, что значит «Служитель Единого». На момент принятия ислама он был хорошо знаком с христианской традицией, буддизмом и индуизмом. Как и многие его современники-искатели инициации, он видел в современном христианстве лишь остов древнего учения, чья действенная или магическая составляющая растворилась без остатка в административной системе современной церкви и её выхолощенных до состояния церемоний ритуалах; с другой стороны, отношение Генона к буддизму было скептическим. Он относился к нему как к гетеродоксальному учению, своего рода «новоделу», искажающим чистую метафизику индуистской традиции; при этом столь близкое его сердцу учение Веданты было для Генона заказано как практический путь в силу происхождения: стезя метафизика, каковым французский мыслитель был de-facto в силу способностей и душевной предрасположенности, в индуизме открыта только для представителей варны брахманов. Суфийская же инициация давала ему возможность идти своей дорогой без необходимости строгого следования сунне и внешнего превращения в мусульманина, чем отчасти объясняется его выбор. Кроме того, суфизм остаётся одной из немногих действенных эзотерических традиций, сохранившихся в современном мире; как показал дальнейший жизненный путь французского метафизика, эта инициация была единственной подлинной среди многих посвящений, через которые ему довелось пройти в «инициатических организациях» Европы.
Вскоре после выхода в свет упомянутых первых книжных публикаций, Рене Генон начинает работать преподавателем философии в колледже, а также сотрудничает с католическим журналом Regnabit, в котором публикует статьи совместно с Шарбонно-Лассэ, посвящённые христианскому символизму. Через четыре года после выхода «Общего введения…» Генон дополняет эту книгу фундаментальной работой, в которой представляет западному читателю учение индуизма без типичных для материалистической науки искажений; «Человек и его становление согласно Веданте» (L’homme et son devenir selon la Védânta, 1925) стал его основным трудом, посвящённым этой теме. Интересно отметить, что в переписке с автором Ю. Эвола упрекает Генона в том, что его аргументация в упомянутом исследовании носит подчас «чисто грамматический характер»; однако это вряд ли следует трактовать как недостаток, поскольку Генон здесь, как и во многих других работах, действительно решает прежде всего языковую задачу.
Следующая книга Рене Генона, вышедшая в 1927 г., стала, пожалуй, наиболее широко известной его работой, и получила значительной резонанс не только в академической среде или среде людей, интересующихся метафизикой. «Кризис современного мира» (La crise du monde moderne), написанный Геноном по заказу издательства «Боссар», являет собой логическое развитие всей критической части его предшествующего творчества.
Критикуя языковую парадигму современной цивилизации, невозможно не экстраполировать эту критику на присущее ей мировоззрение, и, в конечном итоге, на её декларируемые достижения и социальное устройство. Рене Генон никогда не переходил в плоскость собственно политического дискурса – ни в этой работе, ни в других, предпочитая «действовать путём не-деяния» – однако Zeitgeist в Европе периода между двумя войнами способствовал восприятию этой работы как программной и революционной. Она оказала влияние как на исследователей древних культур (которые, подобно Ананде Кумарасвами, нашли в ней подтверждение своим подспудным сомнениям и накопившемуся антагонизму по отношению к современному мироустройству, убивающему душу народа), так и на людей искусства, а также на представителей правых политических движений (при этом, надо отметить, в послевоенные годы Генон утратил популярность среди правых, и обрёл новых почитателей среди левых философов и общественных деятелей).
Автору удалось кратко и точно сформулировать метафизические истоки тех черт современной западной цивилизации, которые подспудно вызывали отторжение у современных ему мыслителей и людей с ясным взглядом на мир, незамутнённым восторгами от «достижений прогресса». Именно после публикации «Кризиса» формируется группа его последователей, составивших костяк «школы традиционализма» – это Ананда Кумарасвами, Юлиус Эвола и Гвидо де Джорджио, к которым позднее присоединился Фритьоф Шуон.
Публикация «Кризиса современного мира» стала переломным моментом для Генона и в личной жизни. Через год после выхода книги супруга автора Берта умерла от менингита; вскоре за ней последовала его тётя мадам Дюрю. Племянница Генона, которая также жила вместе с ним, съехала на отдельную квартиру. В короткое время Рене потерял всех родных, составлявших его ближайшее окружение. Одновременно с этим, в США произошёл крупный биржевой кризис, ознаменовавший начало Великой депрессии; Рене Генон, который незадолго до этого оставил преподавание и жил в основном на доход от биржевых активов, оказался в очень трудном положении. Помочь ему вызвалась его новая знакомая, с которой его свёл друг-издатель Поль Шакорнак. Мэри Дина, урождённая Шиллитоу, овдовела точно в то же время, что и Рене; её супруг, Ассан Фарид Дина, известный в эзотерических кругах как Аор Магомет Алия (кстати, его роль во многих «внутренних» событиях того периода только сейчас начинают осознавать), скончался на борту пакетбота «Орсова», возвращаясь из Шри-Ланки во Францию. Во многом интересы Мэри и Рене совпадали, хотя она не разделяла его резко критический взгляд на современную цивилизацию и технический прогресс; всё же, обаяние, которое источал французский метафизик, одержало верх над убеждениями. Наследница многомиллионной империи Шиллитоу согласилась финансировать все проекты Рене, не скупясь на средства. Новыми партнёрами был основан издательский дом Vega, программой которого была публикация будущих работ Генона, а также переводов священных текстов. Уже более пятнадцати лет Генон лелеял идею поездки на Восток (в частности, в Египет) с целью сбора и перевода редких памятников исламской традиции; теперь эта мечта могла осуществиться. 20 февраля 1930 г. Рене Генон и Мэри Шиллитоу покинули Париж и отправились в Каир, заехав по дороге в замок Лез Авеньер – имение Дина в Верхней Савойе. Надо сказать, что этот «крюк» Мэри втайне планировала как романтическую поездку, что ей, по всей видимости, удалось – они задержались в Лез Авеньер до осени, и, как следует из писем Генона к Гвидо де Джорджио, он планировал осесть в Савойе надолго по возвращении из Египта. Однако Всевышний распорядился иначе: вскоре по приезде в Каир Генон осознал, что ему незачем возвращаться в Париж. Внутреннее стало внешним, и носить маску француза Рене Генона было больше ни к чему; Шейх Абд аль-Вахид Яхья вернулся к себе домой, а Мэри Шиллитоу отправилась в обратную дорогу в одиночестве.
Генон прожил в Каире до самой смерти в 1951 г. Он женился на старшей дочери Шейха Мухаммеда Ибрагима, имел троих детей, и никогда не пропускал намаз. Кроме публикаций на арабском языке в журнале El Maarifâ, в каирский период своей жизни Генон написал и опубликовал в парижском издательстве Vega две важнейшие работы по метафизике на французском – «Символизм Креста» (Le Symbolisme de la Croix, 1931) и «Множественные состояния бытия» (Les États multiples de l’être, 1932). В 1945 г. в издательстве Gallimard вышла его фундаментальная работа «Царство количества и знамения времени» (Le Règne de la Quantité et les Signes des Temps), продолжающая и завершающая тему, начатую в «Кризисе современного мира».
После смерти автора его тексты продолжали публиковать вплоть до 1980-х; в этот период вышли в свет такие важнейшие работы, как «Символы священной науки» (Symboles de la Science sacrée, 1962), «Инициация и духовная реализация» (Initiation et Réalisation spirituelle, 1952), «Очерки христианского эзотеризма» (Aperçus sur l’ésotérisme chrétien, 1954), и многие другие. Полного собрания его текстов, включая журнальные статьи на французском и арабском, до сих пор не существует; наследие Рене Генона поистине огромно. Строгость изложения, а также беспощадность критических формулировок этого автора, с одной стороны, сделали его непререкаемым авторитетом для многих, превозносимым иногда чуть ли не как сакральная фигура, слова которой являются откровениями и в принципе не подлежат критической оценке, а с другой заставляют некоторых незрелых читателей, не имеющих достаточного интеллектуального багажа за плечами, экстраполировать его высказывания на всё наследие критикуемых авторов или даже целые направления и группы, не осознавая, что его критика всегда конкретна и предполагает хорошее знакомство читающего с рассматриваемым источником, в котором Генон, как правило, вычленял только недостатки.
Кроме того, введённые им термины «контринициация» и «псевдоинициация», также могут сыграть злую шутку с теми, кто использует их направо и налево, ссылаясь на Генона или руководствуясь собственным вкусом: надо помнить, что мнение самого Генона в отношении многих людей и организаций менялось в течение жизни то в одну, то в другую сторону; вообще, в вопросах инициации суждения можно делать только на основании собственного опыта, и находясь при этом на определённой (высокой) ступени посвящения.
«Современный мир» сильно изменился с момента написания программной работы Рене Генона. Понятия «Востока» и «Запада», столь ясные в первой трети ХХ века, ныне размыты и перемешаны; восточные государства во многих отношениях демонстрируют более «западные» тенденции, чем географический запад. Традиционный уклад во всех без исключения странах – даже там, где он ещё присутствовал сто лет назад – уступил место либо безликому «современному обществу», либо построенному на видимости «традиции» (то есть обычаях, лишённых метафизической опоры) тоталитарному режиму «духовного» или политического лидера. Нынешняя ситуация в мире содержит иные вызовы и иные опасности для современных интеллектуалов; но это не означает, что труды Рене Генона и его соратников устарели или утратили актуальность; это значит только то, что они нуждаются в дополнении и развитии. Метафизика, «вечная философия», не принадлежит времени; метафизическая истина не может постареть; однако, стареет время – среда, где она сформулирована, и язык, на котором она сформулирована. Мы не имеем права превращать работы традиционалистов в неприкасаемые музейные экспонаты, охраняемые седовласыми профессорами от посягательств лишённых пиетета молодых выскочек; при этом, огромной ошибкой также было бы позволить себе просто игнорировать их, как устаревшие учебники по физике или биологии. Следует хорошо понимать, что история современной европейской мысли лишилась бы целого интеллектуального пласта, если из неё убрать фигуру Рене Генона.
Его заслуга состоит не только в очищении современного философского языка от заблуждений материализма и спиритуализма, и строгом изложении традиционной метафизики в лаконичных и выверенных терминах: не менее важной является его роль духовного и интеллектуального инициатора, благодаря которому многие талантливые мыслители разных стран и поколений обрели свой голос, позволяющий им быть услышанными в лязге и грохоте современной цивилизации, и ощутить себя не одиночками со странным взглядом на мир, но частями великого целого, протянувшегося от начала времён в невообразимое будущее – вполне в соответствии с инициатическим именем французского суфия: «Служитель Единого».
Г. Бутузов
Май 2020, Торонто
Краткая библиография:
- Charconac. La vie simple de Réné Guénon. Paris. Editions Traditionelles, 1982.
- Pierre Feydel. Aperçus historiques touchant à la fonction de Réné Guénon. Milano. Archè, 2003.
- Jean-Pierre Laurant. René Guénon, les enjeux d’une lecture. Paris. Dervy, 2006.
- Robin Waterfield. Réné Guénon and the Future of the West. Crucible Books, Wellingborough, 1987.
- Mark Sedgwick. Against the Modern World: Traditionalism and the Secret Intellectual History of the Twentieth Century. Oxford University Press, 2004.
